«...в степях Монголии водились дикобразы...»©

В прошлой части критического опуса по книге Г.Р. Еникеева «Корона Ордынской империи» мы увидели, как автор на основе десятка случайно выбранных слов пытается доказать, что современный татарский язык ближе к языку монголов Чингис-хана, нежели современный монгольский, и терпит в этом неудачу.
Но на этом лингвистические изыскания г-на Еникеева не заканчиваются.

...П. Пеллио (западный историк XIX в.)...

Большая часть научной карьеры французского востоковеда Поля Пеллио (1878 — 1945) пришлась на XX век.

Многие переводчики поступали проще — подбиралось любое «подходящее» слово на современном для переводчика халха-монгольском языке и перевод его вставлялся в текст перевода, а оригинал «непонятного» слова в тексте, в отличие от В. П. Васильева, уже не оставляли.

Страсти-то какие! Любопытно, что именно к переводу Васильева, полному ошибок и неточностей, у автора «Короны» особенных претензий нет.

Особенно в этом преуспел русский ориенталист XIX в. И. Н. Березин, современник В. П. Васильева.

Ну же, что там такого ужасного?!

Доходило до курьезов — получалось, в текстах его «переводов», что в степях Монголии водились дикобразы и кабаны (?), из коих «монголы варили себе похлебку»

Почему в Монголии не могут водиться кабаны? И тем более, дикобразы? Я, как заинтересованное лицо, люто-бешено протестую! Дикобразы могут водиться, где хотят! Гм... Да.
Вот так и задумаешься: если самая страшная ошибка И.Н. Березина в том, что он поместил в Монголии кабанов (которые в самом деле там водятся), то быть может, его перевод не так плох, как говорит автор «Короны»?

Приведем примечательный факт из одного письменного источника по истории Улуса Джучи, под названием «Шаджарат ал-атрак» («Родословие тюрков»), который был составлен при жизни и правлении чингизида из сибирских татар — хана Шейбани примерно в середине XV в., после занятия им Средней Азии в ходе войны с детьми Хромого Тимура — Тамерлана.

Есть основания полагать, что «Родословие тюрков» было составлено не при Шейбани, в XV веке, а при Шейбанидах, в XVI...

Анонимное сочинение, под названием „Родословие тюрков" — „Шаджарат ал-атрак", — было составлено, во всяком случае, не ранее середины XV в., в приведенных ниже выписках говорится о 861 (= 1457) годе. Оно, будто бы, представляет собой переработку „Истории четырех улусов" — ,,Тарих-и-улус-и-арба'а" Улугбека (812—853 = 1409—1449), последняя, однако, была, повидимому, составлена не самим Улугбеком, а одним из его приближенных; по Хондемиру (писал в 930 = 1524 г.) „История четырех улусов" составлена после смерти автора „Предисловия к Зафар-намэ", т. е. после 858 (= 1454) г. Список ханов из потомства Джучи, приведенный Хондемиром по „Истории четырех улусов", совпадает со списком „Шаджарат ал-атрак", но у Хондемира нет вставленных в него легендарных рассказов о смерти Джучи и Яглы-бае. В этих рассказах чувствуется джучидская тенденция, в противовес чакатайской; поэтому весьма вероятно, что „Шаджарат ал-атрак" в настоящем своем виде была составлена уже в начале XVI в., при Шейбанидах. Источниками перечисления ханов являются сочинения Низам-ад-дина и Шереф-ад-дина; что автор, вопреки мнению В. В. Бартольда, пользовался сочинением последнего, видно из приводимой им даты — 831 г. (ср. стр. 208, прим. 4, со стр. 146). К этому перечислению добавлено несколько рассказов явно эпического происхождения. См.: Бартольд, Туркестан, 57—58; англ. изд., 56—57. — В. В. Бартольд. Улуг-бек и его время, Пгр„ 1918, 113—114. Storey, П, 2, pp. 272—273.

...но это мелочи по сравнению с тем, как автор «Короны» цитирует и трактует выбранный им источник:

«В момент получения известия о смерти сына Джучи (февраль-март 1227 г.), Чынгыз хан произносит по-тюркски:

Кулун алган куландай кулунумдан айрылдым

Айырылгикан анкудай эр улумдан айрылдым

То есть:

Подобно кулану, лишившемуся своего детеныша,

Я разлучен со своим детенышем

Подобно разлетевшейся в разные стороны стае уток

Я разлучен со своим героем — сыном

Когда от Чингиз хана изошли такие слова, все находившиеся в ставке эмиры и нойоны встали, выполнили обряд соболезнования и стали причитать»

Данный текст у автора «Короны» снабжён ссылками на Тизенгаузена и Ключевского (!), при этом перевод двустишия взят у С.Г. Кляшторного(!). Такой вот клубок макарон получается. Кто на ком стоял? Почему нельзя было цитировать источник по-человечески? Загадка.
Собственно «Родословие тюрков» рассказывает вот что. Когда в ставку Чингис-хана пришло известие о смерти Джучи, приближённые не знали, как сказать об этом владыке. В конце концов они договорились, что о смерти Джучи сообщит Чингису некто Улуг-Джирчи, когда Чингис захочет послушать джиры (тюркская песенная форма такая).

Затем Улуг-Джирчи, когда Чингиз-хан отдал приказание о джире, найдя время удобным, сказал тюркский джир:

Тенгиз баштын булганды ким тондурур, а ханым?
Терек тубтын джыгалды ким тургузур, а ханым?

Чингиз-хан в ответ Джирчи сказал тюрский джир:

Тенгиз баштын булганса тондурур олум Джучи дур,
Терек тубтын джыгылса тургузур олум Джучи дур.

Смысл слов Джирчи был таков: «Море до основания загрязнилось, кто (его) очистит, о царь мой? Белый тополь покатился с основания, кто (его)поставит, о царь мой?» В ответ Чингиз-хан говорит Джирчи: «Если море загрязнилось до основания, тот, кто очистит (его), — сын мой Джучи; если ствол белого тополя покатился с основания, тот, кто поставит, — сын мой Джучи!» Когда Улуг-Джирчи повторил свои слова, слезы потекли из его глаз. Чингиз-хан сказал тюрский джир:

Козунг йашын чокуртур конглунг голды балгаймы?
Джиринг конгуль бкуртур Джучи ольди болгаймы?

В ответ Чингиз-хану Джирчи сказал тюрский джир:

Сойлемекке эрким йок сен сойлединг, а ханым!
Оз йарлыгынг озге джаб айу ойлединг, а ханым!

Когда Джирчи повторял свой джир и при этом слезы стали видны на (его) глазах, Чингиз-хан говорит: «Твой глаз проливает слезы, разве сердце твое наполнилось? Речь твоя заставляет рыдать сердце, разве Джучи умер?» Так как в то время вышло повеление Чингиз-хана, что каждый, кто скажет слово о смерти Джучи, подвергается наказанию Чингиз-хана, то вследствие этого Джирчи в ответ Чингиз-хану говорит: «Говорить об этом не имею силы и воли, ты сам сказал, о царь мой, указ твой над тобой самим пусть будет, ты хорошо подумал, о царь мой, так как это — так». Тогда Чингиз-хан сказал тюрский джир:

Кулун алган куландай кулунумдин айрылдым,
Айрылышкан анкаудай эр олумдин айрылдым.

то есть: «Подобно лосю, которого на охоте гонят, чтобы убить, сам он убегает, а детеныш его остается, также я отделился от своего ребенка и подобно простаку, который из-за простоты попал в среду врагов в расчете на дружбу и отделился от спутников,так я отделился от мужественного сына моего».

То есть, своё двустишие Чингис-хан произнёс во время поэтического состязания на тюркском языке. Человек, способный при известии о гибели любимого сына думать о красотах стихосложения, не теряет способности слагать стихи и на чужом языке, если он делал это раньше. И уж во всяком случае, этот эпизод не говорит нам о родном языке Чингиса. Но автор «Короны» все эти тонкости игнорирует:

Можно сделать вывод, что летописец, зафиксировавший это событие, был объективен и точен...

Можно сделать. А можно и не делать, поскольку этот вывод ни на чём не основывается.

...относительно того, что потрясенный горем Чынгыз хан выразил свои чувства именно на тюркском языке {точнее, на одном из тюркских языков), и, соответственно, на родном ему языке.

Легче лёгкого представить себе средневекового человека, который, будучи потрясён горем, выразил свои чувства на чужом языке. Например, какой-нибудь французский барон, узнав о гибели любимого сына в крестовом походе, вполне мог начать молиться — по латыни. Что же касается не молитв, а стихосложения, то... См. выше.