«слов … к которым относится и современный татарский язык»©

Из прошлой части критического опуса по книге Г.Р. Еникеева «Корона Ордынской империи» можно было узнать, что автор этой книги уверенно пользуется устаревшими и неточными переводами источников, а также считает монаха Филофея основателем Московского государства.
Сегодняшняя порция опуса будет посвящена блеску и нищете любительской лингвистики. Впрочем, сколько там будет блеска, а сколько чего-то иного — решайте сами.
Итак, автор «Короны» ставит перед собой следующую цель: доказать, что современный татарский язык ближе к языку чингисхановцев, нежели современный монгольский. Вопрос о грамматическом сходстве решается очень просто, одним абзацем:

Оценивая доступные нам сведения о родном языке Чынгыз хана и его татар, необходимо учитывать следующее замечание В. П. Васильева: «не забудем, что все три языка — турецкий (тюркский. — Г. Е.), монгольский (халха-монгольский. — Г. Е.) и маньчжурский — имеют одно общее грамматическое устройство, следовательно, разность произошла в словах (которых однакож очень много общих) (выделено мной. —Г. Е.)».

Предыдущий текст приучил относиться к выводам Васильева с осторожностью, ну да ладно. Главное для нас в этом отрывке — то, что автор «Короны» собирается сравнивать словарь древнего «чингисхановского» языка с современными монгольским и татарским. Быть может, г-н Еникеев использует список Сводеша, как раз и позволяющий судить о родстве языков на основе сходства их базового словаря?
Ничего подобного. Он строит свои выводы, рассмотрев 10 (десять) произвольно выбранных слов.
На этом бы можно и закончить, потому что выводы , полученные на таком скудном материале, стоят «не дороже сухаря»©. Но мы продолжим, потому что автор «Короны» не справился даже с десятью словами, и это стоит видеть.

Л. Н. Гумилев, который также очень хорошо разбирался в указанных языках, приводит для наглядности слова «древних монголов», как он называет этнос древних и средневековых татар: «К именам тех или иных монголов присоединяются своеобразные эпитеты: багадур (батур); сэчэн (сэцэн) — мудрый; мэргэн — меткий, бильге — умный, тегин (тюркск.) — царевич; буюрук {тюркск) — приказывающий,... а жены их величаются — хатун и беги».

...поинтересуемся наличием приведенных Л. Н. Гумилевым слов в современном татарском языке, и убедимся, что все эти слова в нем имеются, и несмотря на незначительное искажение некоторых слов транскрипцией и вследствие изменения языка со временем, их узнает любой хорошо знающий татарский язык...

Как вы можете видеть, автор «Короны» берёт из Гумилёва восемь слов, и рассматривает шесть из них (багадур, сэчэн, мэргэн, бильге, хатун, беги). Ещё два слова г-н Еникеев добавляет сам, и разговор о них впереди. Пока же проверим, как обстоит дело с названными шестью.
Конечно же, по мнению автора «Короны», в татарском языке все приведённые слова совпадают с «чингисхановскими». Вот, например:

...билге — современное звучание будет «билгеле» — известный, знаменитый, слово «бильге» — тоже есть в татарском языке и означает оно ныне «знак», «отметка», «оценка», «отличие».

А в монгольском

Умный — ухаантай, или авъяастай, еще варианты: овсгоотой, сэргэлэн.

Казалось бы, истинную правду пишет уважаемый автор? Татарский вариант ближе к языку Чингис-хана, нежели монгольский?
Неа. Откроем «Большой современный Русско-монгольский — Монгольско-русский словарь» Ю. Кучкина. Читаем:

БИЛИГ мудрость, разум, талант, дар. ~ тоголдор – талантливый.

То есть, по мнению г-на автора, к слову «умный» ближе слова «известный» и «оценка», нежели «мудрость», «разум», «талант»! Тоже, в общем, жизненная позиция.
Едем дальше:

...жены у татар и поныне величаются «хатун» (современное литературное написание «хатын») и «беги» (соответственно «бике» или «бичэ»). … На халха-монгольском языке жена будет величаться так — гэргий, или эхнэр, или авгай.

И здесь тоже совершенно явная передержка. Во-первых, Гумилёв писал: «жёны их величаются», а не «слово «жена» по-монгольски было «хатун»». Во-вторых, открываем словарь:

ХАТАН ханша, царица.

Слово есть, да и по смыслу оно вполне подходит. К той же Туракине-хатун, или Боракчин-хатун, например. Известные по источникам монгольские «хатун» — это, обычно, женщины, занимающие высокое положение на социальной лестнице.
Далее автор соглашается, что по-монгольски

...герой — баатар, меткий стрелок —мэргэн буудагч, мудрый — сэцэн.

Но в отчаянных попытках натянуть сову на глобус, комментирует это следующим образом:

При этом учтем, что приведенные слова — это эпитеты «древнемонгольского»... и именно такой смысл и значение они сохранили и в современном татарском языке. А в халха-монгольском языке они превратились в прилагательные.

Значит, по мнению г-на автора, «герой» — это прилагательное, а эпитет — это часть речи, прилагательному противоположная! Да, жаль сову. Глобус, впрочем, тоже.

Как видим, наглядное сравнение не в пользу халха-монгольского языка — все слова, приведенные Л. Н. Гумилевым из языка соплеменников Чынгыз хана, сохранились в современном татарском языке, и лишь три слова, смысл и значение которых достаточно изменился, имеются в современном халха-монгольском языке. И при том это слова, которые легко могли быть приобретены из другого языка: «герой», «мудрый», «меткий».

На самом же деле, из шести сравнённых, три слова в монгольском языке совпали полностью, два (на мой взгляд) в монгольском оказались ближе к древнему значению, чем предложенные автором «Короны» татарские слова, и лишь по «беги» я ничего не нашёл.
Продолжим.
Другая сова (и, возможно, другой глобус) пострадали при чтении г-ном Еникеевым книги Васильева. Насладитесь аргументацией и слогом:

Вот еще пример того, что слово, похожее на халха-монгольское (В. П. Васильев записал его русскими буквами как «би») было переведено им именно как халха-монгольское, в качестве местоимения «я», что и означает на языке халха данное слово (би). Посмотрим, какое в результате подобного перевода получилось словосочетание.

Перевод текста Мэн-хуна В. П. Васильевым: «Я сам, при свидании с их регентом, императорским наместником, великим князем Мухури, слышал, как он называл себя всякий раз татарским человеком; да и все их вельможи и главнокомандущие называли себя «я» (би) (выделено мной. — Г. Е.), они вовсе не знали, откуда взялось название Монголов...»(17, 220). Как видим, из текста перевода, если его воспринимать буквально, однозначно следует, что представители правящего слоя у татар Чынгыз хана для обозначения своего социального статуса применяли почему-то местоимение «я» — то есть, представители знати (именно социальная группа) называются у монголо-татар местоимением «я», именно в качестве социального термина. Но, судя по смыслу приведенной фразы Мэн-хуна, правильнее было бы предположение, что слово «би» означало вовсе не местоимение «я» на языке татар Чынгыз хана, а являлось именно социальным термином, присущим «вельможам и главнокомандующим», которым они называли себя и соответственно, так называли их и другие, определяя их статус.

И В. П. Васильев указал в скобках оригинал слова из текста Мэн-хуна (би), очевидно, потому, что вовсе не был уверен в переводе этого слова на русский язык именно в качестве местоимения «я».

И ученый был прав — сохранив это слово в тексте перевода в оригинале, он оставил нам ценный факт — есть подобное слово (би, бий) в татарском языке — историческое слово, хорошо известное в татарских исторических источниках и литературном языке. Переводится как «достойный, знатный и благородный человек», примерно соответствует слову «князь» либо «рыцарь».

Теперь прочитаем текст перевода, оставив слово «би» в тексте — не заменяя его местоимением «я», то есть, не «переводя» это слово на русский язык. Получится связное словосочетание, по смыслу соответствующее всему тексту: «...да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «би» ...»

Попросту говоря: военачальники монголов называли себя «би» («я»), что для обозначения социальной/этнической принадлежности совершенно бессмысленно. Автор «Короны» предполагает, что «би» — это искажённое тюркское «бий». А теперь я требую себе какую-нибудь премию имени Чехова, потому что обошёлся 200 знаками там, где автору «Короны» потребовалось почти 2200.
А как монгольских «биев» объясняют историки?

...называли себя “мы...” (цзы чэн юе во). — Здесь отточием отмечен пропуск, обнаруженный Ван Го-вэем. В.П. Васильев, не заметив пропуска, присоединил иероглиф (би “они”) из следующей фразы к во: “...вельможи и главнокомандующие называли себя „я" (би)” (В. П. Васильев, История и древности, стр. 220). В монгольском языке, действительно, есть местоимение первого лица единственного числа би (“я”), транскрибируемое в ЮЧБШ (гл. 1, л. 9а) через *** (би), но в Мэн-да бэй-лу китайское местоимение би начинает следующую фразу.

Все «бии» в источнике, как выяснилось, появились из глубокого знания матчасти.
Последнее, десятое «чингисхановское» слово от автора «Короны». Просто полюбуйтесь:

Мэн-хун пишет в своих «Записках о монголо-татарах» (1219 г.): «их посланники (т. е. командируемые куда-нибудь) называются сюань-чай (т. е. отряжаемые для разглашения)» (17, 231). И вот В. П. Васильев пробует подобрать аналогичное слово на современном ему халха-монгольском языке, находит слово «эльчи» — «посланец», то есть посол. Есть также слово на халха — «цзам» — «дорога», В. П. Васильев пробует сравнить сюань-чай с «цзамчи» — не подходит. Ученый замечает — «невозможно, чтобы Монголы не имели своего названия в то время для посланцев» (там же, 231—232).

Рассмотрим ситуацию со словами «сюан-чай» (в значении «посланник», «отряжаемый для разглашения»), и «эльчи» применительно к татарскому языку: посол на татарском языке будет «илъче», от слова «иль» — страна. «Ильче» (посол) — слово официальное, применялось в официальных письмах, и можно предположить, что могли усвоить слово из чужого языка как татары, так и халха — те или другие. Но при этом необходимо учитывать, что слово «ильче» образовано из татарского слова «иль» — «страна», а на халха «страна» будет совершенно по-другому.

Но в современном татарском языке есть и слово «сюнче» — буквально означает «тот, кого направляют, или кто приходит с доброй вестью».

Таким образом, и слово «сюаньчай», означающее посланника, с учетом незначительного изменения, как видим — вследствие транскрипции или за давностью — мы можем найти в современном татарском языке: у татар доныне существуют выражения «сюнче жибэр» («направь человека для оглашения, сообщения»), и еще «сюнче килде», что значит: «пришел человек с доброй (радостной) вестью». Выражения эти применяются в повседневности, и маловероятно, что могут (могли) усвоить это носители другого языка — поэтому в язык халха и не перешло это слово «сюнче», в отличие от слова «эльчи — ильче» (посол), и некоторых других татарских (и общетюркских) слов, имеющихся в их языке и ныне. А у татар это слово — сюнче, как видим, довольно древнее, и сохранилось в языке, также как и язык в целом — татарский.

Разбирать этот фрагмент, мне, честно сказать, лень. Поэтому истолкуем этот эпизод в пользу автора «Короны». Но даже так автору не удалось доказать абсолютно ничего, ибо не прослеженная толком судьба одного-единственного слова доказательством быть не может. Запомним на будущее лишь одну важную вещь, ради которой я и вытащил на свет этот набор слов: автор «Короны» вполне допускает, что монгольские слова вполне могут быть записаны китайскими иероглифами не по их значению, а по их звучанию, фонетически.
Кстати, забавно, что метод автора — цепляться к отдельным словам, — можно, просто ради развлечения, использовать и против концепции самого автора. Возьмём, например, слово «нойон». Были ведь у Чингис-хана нойоны, верно? Например, тот же известнейший Джэбэ-нойон. В списке известных «чингисхановских» слов автор, тем не менее, «нойона» не приводит, а упоминает его вскользь чуть дальше, потому что совсем без нойонов в книжке про Чингис-хана никак не обойтись.
В современном монгольском языке слово «ноён» сохранилось в значении «феодальный князь, господин». Более того, в форме «нойн» оно сохранилось и в калмыцком языке — одном из монгольских, который к тюркским никак не относится. Вот мы имеем слово, которое есть и в языке Чингис-хана, и в современном монгольском, и в родственном ему языке. В татарском же никакого «нойона» нет.
Тут автор «Короны» открывает чемодан и берётся за очередную сову:

Нойон... В современном татарском языке сохранилось в виде слова-эпитета «наян» — шустрый, смышленый, сообразительный, не унывающий человек.

Sic! Автор «Короны» с большим скрипом записал на счёт монгольскому языку слово «мудрый», потому что оно, дескать, превратилось из эпитета в прилагательное, а в татарском осталось эпитетом (не являясь при этом прилагательным, что бы всё это не значило). А случай, когда слово сохранилось в монгольском языке в практически первозданном виде и значении, а в татарском поменяло и значение, и часть речи, для г-на Еникеева ничего не значит.